Пианист.

..Тогда мне был 21 год. Прошло каких-то 20 лет, а ощущение, будто моя молодость проходила в эпоху динозавров. В тот год весна выдалась на удивление ранняя и дружная: как по заказу, солнце облизывало верхние этажи высоток с самого утра, а вечером не спеша удалялось с таким видом, словно поселилось у нас надолго. Птицы страшно переполошились –наверное, решили, что пропустили начало весны – и с истошными воплями носились по своим птичьим делам целыми днями. Ходить по улицам было невозможно в принципе: весь накопившийся за долгую зиму снег решил как-нибудь незаметно сбежать в эти несколько дней, и сухого места просто не оставалось. В первые дни женщины еще пытались «выгулять» новые весенние сапожки, но проходив с мокрыми ногами, решили на это дело плюнуть, и многие перешли на резиновые сапоги. Дети как ошалелые скакали по лужам, кидались последними снежками и вдруг массово стали лепить небольших снегов из грязного снега, как будто вспомнив, что упустили  такое важное дело зимой. В общем, весна накрыла город неожиданно и внезапно ,и все как-то даже подзабыли, что вообще-то на календаре середина февраля. Каждый лелеял в душе надежду, что эта весна  - не случайная прихоть капризной природы, а вполне себе закономерное явление. Может, календари ошиблись...или метеорологи. Массовое счастье и надежда на новую лучшую жизнь витали воздухе и разносилось трелями птиц.

Мне было не до весны.

В моей жизни в тот момент мели метели и пела вьюга, а слой льда покрывал всю меня изнутри. Обхватив колени руками, я по полдня отсиживалась в своей комнате с видом на какой-то безымянный завод. Оставшиеся полдня валялась на кровати ,изредка потягивая остывший чай, или просто спала. В университете не появлялась уже с месяц. Поначалу кто-то звонил, спрашивал, где я и что со мной. Когда звонки стали настойчивей, а вопросы утомительней, я отключила звук у телефона, и он только осторожно мигал, напоминая, что жизнь за моими бетонными стенами еще существует (хотя меня это мало волновало). Домой никто не являлся – хозяйка квартиры еще три месяца назад уехала навестить свою престарелую мать, да там и осталась. Оплату я ей честно переводила на банковский счет. Мои одногруппники не знали моего адреса, а немногочисленные друзья им никогда и не интересовались. Короче ,в ту ненормальную весну я оказалась в добровольном заточении.

Утром кое-как просыпалась, прислушивалась к звукам и убеждалась, что в мире ничего не произошло и он по-прежнему продолжает вертеться. Потом готовила чай, открывала шторы и садилась у окна. Наблюдать за заводом было моим любимым занятием. Какие-то люди шли, бежали, плелись в какие-то двери. Какие-то машины подъезжали, выплевывали одного-двух пассажиров и умирали на парковке до вечера. Какие-то грузовики протискивались в явно узкие для них ворота и проглатывались железобетонной махиной. Что делали на том заводе, я так и не поняла, да, в общем, и не стремилась. Куда интереснее было наблюдать за его жизнью, его работниками, его дыханием. Толпы безликих людей, которые вечером превращались, возможно, в любящих жен, отцов и детей, а возможно, в одиноких психопатов. Вереницы разношерстных машин, от самых дорогих до позапрошловековых. Редкие велосипедисты. Вычурные кортежи чиновников. Даже одна экскурсия для подростков. Мне казалось, завод был живым организмом, а все усилия людей направлены на удовлетворение его прихотей. Завод тяжело дышал – воздух вокруг него был тяжел и наполнен тоской, а облака над ним редко бывали белыми.

Когда надоедало наблюдать из окна, я снова задергивала шторы, и в комнате разливался ранний вечер. На улице по-прежнему орали птицы, звенели трамваи, шумели грузовики, но в моем маленьком мирке время останавливалось, а свет не желал туда проникать. Я возвращалась в 

кровать и могла валяться там до настоящего вечера, вставая лишь затем, чтобы налить очередную кружку чая да погрызть печенье. Я была на перекрестке. Тысячи мыслей проносились по скоростному шоссе в моей голове, не сбавляя скорости. Тысячи идей каждую минуту пересекались, сталкивались и исчезали бесследно. Ничто не задерживалось. Я была как сито с крупными отверстиями, которое не удержит ни воду, ни песок ,ни муку. Присматриваясь и прислушиваясь ,я не решалась сделать в жизни ни шага.  Ни смысла бросать университет, ни надежды его все-таки закончить. Ни нормальной работы, ни желания что-то менять вообще. Сила воли и жажда жизни остались где-то позади. Наверное, потерялись.

Именно в тот период своей жизни я повстречала Пианиста. Ему было 47, и ,как оказалось , жил он в соседнем доме. Однажды столкнулись в отделении банка, где я оплачивала квартиру. По-моему, он что-то сказал про мои взлохмаченные волосы (ну да, внешний вид – последнее, о чем я тогда думала). Я уставилась на него пустыми глазами, не  соображая, что ко мне вообще может обращаться кто-то из внешнего мира. Пока сигнал от ушей дошел до моего сознания, Пианист успел решить, что заговорил с наркоманкой. Так ничего и не ответив, я заплатила и быстро ушла.

Он догнал меня у выхода из банка и спросил, не нужна ли мне помощь. Наверное, мой помятый и потерянный вид убедили его, что я попала в какую-то историю. Я честно пыталась его разубедить, но все оказалось напрасно: мы дошли до ближайшей скамейки, он меня усадил и потребовал рассказать, что же все-таки произошло. К тому времени моя телесная оболочка худо-бедно воссоединилась с внутренним содержанием, и чтобы не затягивать беседу, я поведала печальнейшую историю о том, что я была старшим ребенком в семье, что папа умер, когда мне было три, что мама пашет на четырех работах, а я воспитываю младших братьев и сестер и стараюсь прилежно учиться. Уж не знаю ,что подстегнуло мое воображение, но цель была достигнута: его глаза открывались все шире и в них разливалась прямо-таки вселенская жалость ко всем обездоленным. Удивление, сочувствие, желание помочь были такими искренними, что я не выдержала и расхохоталась…С этого и началась наша короткая, но наполненная огромным смыслом дружба.

Пианист жил с болезненной женой и двумя дочками в большой квартире в соседнем доме. Днем работал инженером в небольшой частной компании, а вечером возвращался к любимой семье, ужинал, читал дочкам сказки и ложился спать. Иногда по выходным играл на пианино – это была его отдушина и его гордость. «Скука как она есть» - подумала я тогда и так и заявила:

-Твоя жизнь – это скука как она есть, в неразбавленном виде.

-Можно подумать, ты наполнила свое существование самыми что ни на есть интересными и познавательными вещами, - сказал он в ответ и был, разумеется, прав.

Виделись мы нечасто. Я не хотела покидать свой уютный мирок, он был слишком занят и боялся обделить вниманием семью. Пару раз в неделю, вечером, встречались где-нибудь рядом с домом, находили самую удаленную от людских глаз скамейку, садились и болтали. Обо всем на свете: об образовании, учебе в школе, его работе, моей семье, о политике, музыке, привидениях. Я рассказала ему, что завод напротив моего окна живой и люди, приходящие туда каждый день, явно чем-то его подкармливают. Пианист, в свою очередь, поведал мне, что в его кабинете происходят странные вещи, и давно пора с этим разобраться, потому как надоело находить  обычные предметы в самых неожиданных местах. Со стороны мы выглядели как отец с дочерью, а скорее, как мужчина с молоденькой подружкой, но нас это не беспокоило, в конце концов, ничего противозаконного или аморального мы не делали.

-Вот так, на виду у всех, нам общаться, может и не совсем прилично, но уж никак не аморально, - сказал однажды Пианист. И я была полностью с ним согласна.

О нашей дружбе никто не знал. Мне, собственно, и рассказывать было некому, а он не хотел разрушать некую близость и таинственность наших отношений.

-Понимаешь,  - сказал он однажды, - моя жена очень достойный человек, с замечательным набором положительных качеств, и я к ней очень хорошо отношусь. Мы уже 18 лет вместе, и никого другого я не вижу возле себя. У нас прекрасные дочери, ради которых я пойду на все. Но моя семья  - это то, что держит меня в этой реальности. А ты – то, что наполняет эту скучную и обыденную реальность новым смыслом и содержанием.

Я примерно понимала, что он хотел сказать, хоть и не имела семьи.

Тем временем весна разгоралась. Уже подходил к концу март, от снега не осталось  следа, почти вся грязь высохла, и редкие пасмурные дни ничуть не омрачали настроения умытого города. Небо поднялось выше и явно изменилось в цвете. Дышать стало легче. Воздух стал звонким и прозрачным, наполнился забытыми за зиму запахами.  Люди попрятали зимнюю одежду, а магазины зазывали покупателей огромными весенними скидками. Новая жизнь обновленного города бурлила и переливалась через край.

Я по-прежнему целыми днями сидела в своей каморке. В моей жизни мало что изменилось: то же окно, те же звуки. Разве что шторы днем уже не закрывали окно, и солнце довольно ощупывало лучами комнату. Свой нерегулярный и небольшой заработок я тратила на редкие вылазки в ближайшую забегаловку, потому что готовить самой было просто лень. Однажды Пианист застал меня направляющейся в очередную такую «мусорку» (так он их называл). Одного его взгляда было достаточно, чтобы понять, как сильно я ошибалась, посещая подобные места и как важно молодой девушке питаться правильно. Ни слова не говоря, он взял меня за руку и повел в ближайший супермаркет.

-Будешь есть всякую гадость – грудь не вырастет. Сейчас купим тебе нормальной еды. Как готовить  - найдешь в интернете. У тебя интернет вообще есть?

- Грудь у меня – любая обзавидуется, - насупившись, проворчала я. – И да, есть интернет, не такой уж я и австралопитек. 

Пианист окинул мое туловище самым «мужским» своим взглядом, усмехнулся, но ничего не ответил.

…Еле затащив три пакета с продуктами на третий этаж, я ввалилась в квартиру и уселась на пол. Настроение было явно лучше, чем обычно. Ощущение чего-то постоянного и надежного рядом вызывало давно забытое чувство спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. «Может, зря я так прячусь? Может, это совсем неплохо – быть кому-то нужной и нуждаться самой?» - мысль возникла из ниоткуда и поселилась в далеком-далеком уголке сознания, легонько покалывая легким воспоминанием.

Как выяснилось в процессе готовки, руки мои вполне даже пригодны для вполне себе полезных действий. Получилось даже вкусно. Квартиру наполнили непривычные для нее ароматы домашней еды и даже пространство, казалось, стало уютнее и теплее. Завернувшись в теплый плед и глядя в потолок, я ощущала приятную тяжесть в желудке. Клонило в сон – забытое чувство 

после нескольких месяцев бессонницы. Засыпая, я думала о том, что надо бы как-нибудь приготовить что-то для Пианиста. Похвастаться, так сказать.

…Еще не открывая глаз, я почувствовала, что что-то изменилось. Что-то, что сделало воздух тяжелым и непрозрачным. Звуки не воспринимались. Пустота давила с новой силой. Еще не понимая, что происходит, я бродила по квартире. Остатки ужина, недомытая посуда, пакеты из магазина. Брошенный  обиженный телефон. Открытая и забытая книга. Вроде все как всегда. Что же все-таки случилось? И только распахнув шторы, я поняла, что мир перевернулся. Мир сошел с ума и потерялся в своем безумии…

Город был под снегом. Крупные снежинки, словно заигрывая, кружились в воздухе. Деревья недовольно отряхивали свои ветки. Изумленные птицы притихли. В городе расплескалась густая тишина.

Почему-то я уже знала, что это конец. Конец всему. Город и снег дали мне все понять и готовились утешить. Я закрыла шторы, снова завернулась  в плед и приготовилась к долгому существованию. Без мыслей, без раскаяния, без воспоминаний. Существованию бессмысленной формы без внутреннего содержания. Еле заметной тенью. Дыхание мое стало реже, кровь замедлила свой бег. Образы и фантазии ушли из головы, дав больше места для пустоты. Кажется, я сама стала меньше и легче.

Вечером неожиданно приехала хозяйка. Не снимая пальто, она из прихожей громко заговорила:

-Представляешь, какое несчастье? Мужчина из соседнего дома…Сегодня рано утром… - отряхивая снег с сапог – Умер он…Говорят, на пианино хорошо играл…