Пианист.
..Тогда мне был 21 год. Прошло каких-то 20 лет, а ощущение,
будто моя молодость проходила в эпоху динозавров. В тот год весна выдалась на
удивление ранняя и дружная: как по заказу, солнце облизывало верхние этажи
высоток с самого утра, а вечером не спеша удалялось с таким видом, словно
поселилось у нас надолго. Птицы страшно переполошились –наверное, решили, что
пропустили начало весны – и с истошными воплями носились по своим птичьим делам
целыми днями. Ходить по улицам было невозможно в принципе: весь накопившийся за
долгую зиму снег решил как-нибудь незаметно сбежать в эти несколько дней, и
сухого места просто не оставалось. В первые дни женщины еще пытались «выгулять»
новые весенние сапожки, но проходив с мокрыми ногами, решили на это дело
плюнуть, и многие перешли на резиновые сапоги. Дети как ошалелые скакали по
лужам, кидались последними снежками и вдруг массово стали лепить небольших
снегов из грязного снега, как будто вспомнив, что упустили такое важное дело зимой. В общем, весна накрыла
город неожиданно и внезапно ,и все как-то даже подзабыли, что вообще-то на
календаре середина февраля. Каждый лелеял в душе надежду, что эта весна - не случайная прихоть капризной природы, а
вполне себе закономерное явление. Может, календари ошиблись...или метеорологи.
Массовое счастье и надежда на новую лучшую жизнь витали воздухе и разносилось
трелями птиц.
Мне было не до весны.
В моей жизни в тот момент мели метели
и пела вьюга, а слой льда покрывал всю меня изнутри. Обхватив колени руками, я
по полдня отсиживалась в своей комнате с видом на какой-то безымянный завод.
Оставшиеся полдня валялась на кровати ,изредка потягивая остывший чай, или
просто спала. В университете не появлялась уже с месяц. Поначалу кто-то звонил,
спрашивал, где я и что со мной. Когда звонки стали настойчивей, а вопросы утомительней,
я отключила звук у телефона, и он только осторожно мигал, напоминая, что жизнь
за моими бетонными стенами еще существует (хотя меня это мало волновало). Домой
никто не являлся – хозяйка квартиры еще три месяца назад уехала навестить свою
престарелую мать, да там и осталась. Оплату я ей честно переводила на
банковский счет. Мои одногруппники не знали моего адреса, а немногочисленные
друзья им никогда и не интересовались. Короче ,в ту ненормальную весну я
оказалась в добровольном заточении.
Утром кое-как просыпалась, прислушивалась к звукам и
убеждалась, что в мире ничего не произошло и он по-прежнему продолжает
вертеться. Потом готовила чай, открывала шторы и садилась у окна. Наблюдать за
заводом было моим любимым занятием. Какие-то люди шли, бежали, плелись в
какие-то двери. Какие-то машины подъезжали, выплевывали одного-двух пассажиров
и умирали на парковке до вечера. Какие-то грузовики протискивались в явно узкие
для них ворота и проглатывались железобетонной махиной. Что делали на том
заводе, я так и не поняла, да, в общем, и не стремилась. Куда интереснее было
наблюдать за его жизнью, его работниками, его дыханием. Толпы безликих людей,
которые вечером превращались, возможно, в любящих жен, отцов и детей, а
возможно, в одиноких психопатов. Вереницы разношерстных машин, от самых дорогих
до позапрошловековых. Редкие велосипедисты. Вычурные кортежи чиновников. Даже
одна экскурсия для подростков. Мне казалось, завод был живым организмом, а все
усилия людей направлены на удовлетворение его прихотей. Завод тяжело дышал –
воздух вокруг него был тяжел и наполнен тоской, а облака над ним редко бывали
белыми.
Когда надоедало наблюдать из окна, я снова задергивала
шторы, и в комнате разливался ранний вечер. На улице по-прежнему орали птицы,
звенели трамваи, шумели грузовики, но в моем маленьком мирке время
останавливалось, а свет не желал туда проникать. Я возвращалась в
кровать и могла валяться там до настоящего вечера, вставая
лишь затем, чтобы налить очередную кружку чая да погрызть печенье. Я была на перекрестке.
Тысячи мыслей проносились по скоростному шоссе в моей голове, не сбавляя
скорости. Тысячи идей каждую минуту пересекались, сталкивались и исчезали
бесследно. Ничто не задерживалось. Я была как сито с крупными отверстиями,
которое не удержит ни воду, ни песок ,ни муку. Присматриваясь и прислушиваясь
,я не решалась сделать в жизни ни шага.
Ни смысла бросать университет, ни надежды его все-таки закончить. Ни
нормальной работы, ни желания что-то менять вообще. Сила воли и жажда жизни
остались где-то позади. Наверное, потерялись.
Именно в тот период своей жизни я повстречала Пианиста. Ему
было 47, и ,как оказалось , жил он в соседнем доме. Однажды столкнулись в
отделении банка, где я оплачивала квартиру. По-моему, он что-то сказал про мои
взлохмаченные волосы (ну да, внешний вид – последнее, о чем я тогда думала). Я
уставилась на него пустыми глазами, не
соображая, что ко мне вообще может обращаться кто-то из внешнего мира.
Пока сигнал от ушей дошел до моего сознания, Пианист успел решить, что заговорил
с наркоманкой. Так ничего и не ответив, я заплатила и быстро ушла.
Он догнал меня у выхода из банка и спросил, не нужна ли мне
помощь. Наверное, мой помятый и потерянный вид убедили его, что я попала в
какую-то историю. Я честно пыталась его разубедить, но все оказалось напрасно:
мы дошли до ближайшей скамейки, он меня усадил и потребовал рассказать, что же
все-таки произошло. К тому времени моя телесная оболочка худо-бедно воссоединилась
с внутренним содержанием, и чтобы не затягивать беседу, я поведала печальнейшую
историю о том, что я была старшим ребенком в семье, что папа умер, когда мне
было три, что мама пашет на четырех работах, а я воспитываю младших братьев и
сестер и стараюсь прилежно учиться. Уж не знаю ,что подстегнуло мое
воображение, но цель была достигнута: его глаза открывались все шире и в них
разливалась прямо-таки вселенская жалость ко всем обездоленным. Удивление,
сочувствие, желание помочь были такими искренними, что я не выдержала и
расхохоталась…С этого и началась наша короткая, но наполненная огромным смыслом
дружба.
Пианист жил с болезненной женой и двумя дочками в большой
квартире в соседнем доме. Днем работал инженером в небольшой частной компании,
а вечером возвращался к любимой семье, ужинал, читал дочкам сказки и ложился спать.
Иногда по выходным играл на пианино – это была его отдушина и его гордость.
«Скука как она есть» - подумала я тогда и так и заявила:
-Твоя жизнь – это скука как она есть, в неразбавленном виде.
-Можно подумать, ты наполнила свое существование самыми что
ни на есть интересными и познавательными вещами, - сказал он в ответ и был,
разумеется, прав.
Виделись мы нечасто. Я не хотела покидать свой уютный мирок,
он был слишком занят и боялся обделить вниманием семью. Пару раз в неделю,
вечером, встречались где-нибудь рядом с домом, находили самую удаленную от
людских глаз скамейку, садились и болтали. Обо всем на свете: об образовании,
учебе в школе, его работе, моей семье, о политике, музыке, привидениях. Я
рассказала ему, что завод напротив моего окна живой и люди, приходящие туда
каждый день, явно чем-то его подкармливают. Пианист, в свою очередь, поведал
мне, что в его кабинете происходят странные вещи, и давно пора с этим
разобраться, потому как надоело находить
обычные предметы в самых неожиданных местах. Со стороны мы выглядели как
отец с дочерью, а скорее, как мужчина с молоденькой подружкой, но нас это не
беспокоило, в конце концов, ничего противозаконного или аморального мы не
делали.
-Вот так, на виду у всех, нам общаться, может и не совсем
прилично, но уж никак не аморально, - сказал однажды Пианист. И я была
полностью с ним согласна.
О нашей дружбе никто не знал. Мне, собственно, и
рассказывать было некому, а он не хотел разрушать некую близость и
таинственность наших отношений.
-Понимаешь, - сказал
он однажды, - моя жена очень достойный человек, с замечательным набором
положительных качеств, и я к ней очень хорошо отношусь. Мы уже 18 лет вместе, и
никого другого я не вижу возле себя. У нас прекрасные дочери, ради которых я
пойду на все. Но моя семья - это то, что
держит меня в этой реальности. А ты – то, что наполняет эту скучную и обыденную
реальность новым смыслом и содержанием.
Я примерно понимала, что он хотел сказать, хоть и не имела
семьи.
Тем временем весна разгоралась. Уже подходил к концу март,
от снега не осталось следа, почти вся
грязь высохла, и редкие пасмурные дни ничуть не омрачали настроения умытого
города. Небо поднялось выше и явно изменилось в цвете. Дышать стало легче.
Воздух стал звонким и прозрачным, наполнился забытыми за зиму запахами. Люди попрятали зимнюю одежду, а магазины
зазывали покупателей огромными весенними скидками. Новая жизнь обновленного
города бурлила и переливалась через край.
Я по-прежнему целыми днями сидела в своей каморке. В моей
жизни мало что изменилось: то же окно, те же звуки. Разве что шторы днем уже не
закрывали окно, и солнце довольно ощупывало лучами комнату. Свой нерегулярный и
небольшой заработок я тратила на редкие вылазки в ближайшую забегаловку, потому
что готовить самой было просто лень. Однажды Пианист застал меня направляющейся
в очередную такую «мусорку» (так он их называл). Одного его взгляда было достаточно,
чтобы понять, как сильно я ошибалась, посещая подобные места и как важно
молодой девушке питаться правильно. Ни слова не говоря, он взял меня за руку и
повел в ближайший супермаркет.
-Будешь есть всякую гадость – грудь не вырастет. Сейчас
купим тебе нормальной еды. Как готовить
- найдешь в интернете. У тебя интернет вообще есть?
- Грудь у меня – любая обзавидуется, - насупившись,
проворчала я. – И да, есть интернет, не такой уж я и австралопитек.
Пианист окинул мое туловище самым «мужским» своим взглядом,
усмехнулся, но ничего не ответил.
…Еле затащив три пакета с продуктами на третий этаж, я
ввалилась в квартиру и уселась на пол. Настроение было явно лучше, чем обычно.
Ощущение чего-то постоянного и надежного рядом вызывало давно забытое чувство
спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. «Может, зря я так прячусь? Может, это
совсем неплохо – быть кому-то нужной и нуждаться самой?» - мысль возникла из
ниоткуда и поселилась в далеком-далеком уголке сознания, легонько покалывая
легким воспоминанием.
Как выяснилось в процессе готовки, руки мои вполне
даже пригодны для вполне себе полезных действий. Получилось даже вкусно.
Квартиру наполнили непривычные для нее ароматы домашней еды и даже пространство,
казалось, стало уютнее и теплее. Завернувшись в теплый плед и глядя в потолок,
я ощущала приятную тяжесть в желудке. Клонило в сон – забытое чувство
после нескольких месяцев бессонницы. Засыпая, я думала о
том, что надо бы как-нибудь приготовить что-то для Пианиста. Похвастаться, так
сказать.
…Еще не открывая глаз, я почувствовала, что что-то
изменилось. Что-то, что сделало воздух тяжелым и непрозрачным. Звуки не
воспринимались. Пустота давила с новой силой. Еще не понимая, что происходит, я
бродила по квартире. Остатки ужина, недомытая посуда, пакеты из магазина.
Брошенный обиженный телефон. Открытая и
забытая книга. Вроде все как всегда. Что же все-таки случилось? И только
распахнув шторы, я поняла, что мир перевернулся. Мир сошел с ума и потерялся в
своем безумии…
Город был под снегом. Крупные снежинки, словно заигрывая,
кружились в воздухе. Деревья недовольно отряхивали свои ветки. Изумленные птицы
притихли. В городе расплескалась густая тишина.
Почему-то я уже знала, что это конец. Конец всему. Город и
снег дали мне все понять и готовились утешить. Я закрыла шторы, снова
завернулась в плед и приготовилась к
долгому существованию. Без мыслей, без раскаяния, без воспоминаний. Существованию
бессмысленной формы без внутреннего содержания. Еле заметной тенью. Дыхание мое
стало реже, кровь замедлила свой бег. Образы и фантазии ушли из головы, дав
больше места для пустоты. Кажется, я сама стала меньше и легче.
Вечером неожиданно приехала хозяйка. Не снимая пальто, она
из прихожей громко заговорила:
-Представляешь, какое несчастье? Мужчина из соседнего дома…Сегодня
рано утром… - отряхивая снег с сапог – Умер он…Говорят, на пианино хорошо играл…
Комментариев нет:
Отправить комментарий